— Вы хороший инженер, — медленно, сдерживаясь, произнес султан. "Я бы мог лишить жизни вашего воспитанника, но это низко — ребенок, ни в чем не виноват. Поэтому завтра к вам придут мои врачи, — у меня они лучшие в Африке, — и сделают вам небольшую операцию. Будет больно, но пытки и смерть — больнее. Когда вы оправитесь, вы доделаете свое дело, и уедете отсюда — навсегда. Все, — он взял факел, и Джованни гневно сказал: "Вы не имеете права…"
— Это моя страна, — коротко отозвался Сиди Мохаммед, — у меня есть право на все. Я бы мог продать вас и вашего сына, я бы мог отрубить вам голову, и ему тоже. Я просто хочу быть уверен в том, что вы никогда больше не соблазните невинную девушку. Монах, — презрительно добавил султан.
— Такой же лицемер, как все остальные франки. Мы скажем, что ты заболел, гостя у меня в резиденции, и я велел за тобой ухаживать. Недели через две ты уже встанешь на ноги. Я не желаю тебя больше видеть, запомни это.
Султан захлопнул за собой дверь. Джованни услышал звук поворачивающегося в замке ключа.
Изабелла лежала, свернувшись в клубочек, подтянув колени к животу, уткнувшись лицом в мокрую от слез, шелковую подушку. Гато запрыгнул на ложе и потерся головой об ее ладонь. "Предатель, — сказала девушка, — ты зачем на берег побежал, спал бы себе спокойно".
Кот заурчал и устроился рядом, поерзав, привалившись к ее боку.
— Надо пойти к папе, — решила Изабелла. "Утром, сразу же. Он, конечно, очень рассердился, я его никогда таким не видела. Но ведь Джованни может остаться здесь, и Пьетро тоже. Даже Констанцу можно сюда привезти. Будем жить все вместе".
Изабелла вздохнула и вытерла мокрые щеки. Над морем висела низкая половинка луны. "Папа мне солгал, — горько сказала девушка, поднимаясь, морщась от легкой боли. "Солгал о том, что капитана Стефано убили".
Она прошла в умывальную. Ополоснув лицо водой, в которой плавали лепестки роз, женщина замерла.
— Так это и случается, — Изабелла взяла шелковое полотенце и повертела его в руках, — между мужем и женой. Мы теперь муж и жена, — она почувствовала, что краснеет. "Но я, же ничего не поняла. Сначала было неприятно, немного, а потом — очень хорошо. Только все равно — откуда берутся дети? — она вспомнила беременных женщин, которых видела в Италии. Скинув накидку, Изабелла оглядела свой плоский, белеющий в лунном свете живот.
— Непонятно, — хмыкнула женщина. "Мне даже анатомию не разрешили учить, во Флоренции. Сказали, что женщинам-художницам она все равно ни к чему, мне же нельзя было рисовать обнаженную натуру, только статуи". Девушка вздохнула и вытерла испачканные кровью бедра. "Опять, что ли, начались, — подумала она. Между ног саднило. Она, вернувшись на ложе, прижав к себе сердито мурлыкавшего Гато, пощекотала его между ушей.
— Я на тебя не в обиде, — сказала Изабелла, положив острый подбородок на его мягкую шерсть. "Завтра пойду к папе, — она положила руку на свой простой крестик: "Господи, упокой брата моего. Дай ты мне сил, пожалуйста — чтобы все у меня получилось. Там же дети, Пьетро, Констанца — нельзя их сиротами оставлять".
Она вытянулась на спине, устроив рядом кота, глядя на высокий, выложенный мозаикой потолок. Изабелла и сама не заметила, как задремала — легким, лихорадочным сном. Она слышала шуршание моря. Погружаясь в кромешную тьму, девушка уловила какие- то голоса — мужчины и подростка.
— Венецианцы, — поняла она. "Странно, откуда они тут?"
До нее донесся скрип лодки по камням и ласковый, мальчишеский голос: "Сюда, батюшка. Осторожней только".
— Посмотри, Джованни, — велел мужчина, — факелов нет на холме?
Подросток, — высокий, крепкий, — обернулся, луна вышла из-за туч. Девушка увидела блеск его серых, больших глаз. Рыжие кудри шевелил ветер. "Они до утра не спохватятся, — ответил мальчик, — в арабской одежде. Мужчина уже сидел в лодке, подросток, прошлепав по воде — устроился на веслах.
— Все время на север, — велел отец. Он положил левую руку, — правой у него не было, — на плечо сыну. "Хватит, — пробормотал Джованни, ловко ставя парус, — почти семь лет тут просидели. Я справлюсь, батюшка, вы не волнуйтесь. Тут сто миль всего лишь. Нас рыбаки сицилийские подберут, или еще кто-нибудь".
— Справишься, конечно, — улыбнулся мужчина. Изабелла заметила месиво старых, побледневших шрамов на месте его глаз.
Она проснулась, вздрогнув. Девушка долго лежала, повернувшись на бок, гладя теплую шерсть кота, шепча: "Господи, помоги мне".
Над океаном медленно поднималось солнце. Изабелла, увидев в дверях спальни рабыню, велела: "Приготовь мне ванну — прямо сейчас, и завари кофе". Девушка посмотрела на Гато и улыбнулась: "Все будет хорошо".
Федор обернулся на племянника. Заставив свой голос звучать спокойно, он указал на поднимающуюся ввысь гранитную стену: "Приехали".
— Ого, — присвистнул Пьетро, спешиваясь. "Тут живет моя тетя Изабелла? Она принцесса? А почему султан хочет меня видеть?"
— Имел ли ты право? — повторил про себя Федор, взяв под уздцы своего жеребца. Он задавал себе этот вопрос всю ночь, — уложив Пьетро, раскурив кальян. Он вдыхал пахнущий розами дым:
— Нельзя везти туда ребенка. Лучше всего — прямо с утра отправить его куда-то в безопасное место. Черт, тут даже евреев пока нет. Были бы, — пошел бы к ним, попросил спрятать мальчика на первое время. Все же, по их законам — он тоже еврей. Ах, Джованни, Джованни…, - он покачал головой и вспомнил блестящие, счастливые глаза друга.
— Понятно, что он голову потерял — десять лет монахом был. Да и кузина моя — тут ни одного мужчины не видела, кроме этого Сиди Мохаммеда. Может, Джованни уже убили, хотя нет, — Федор налил себе чаю, — султан не будет поступать опрометчиво. Не такой он человек. Я бы тоже — если бы столько лет монахом прожил, вряд ли бы устоял.
Он затянулся, и, выпустив дым, закинул руки за голову. "В общем, — смешливо сказал себе Федор, — ты святого отца скоро догонишь. А все почему? Потому что не надо тебе никого, кроме нее".
Федор вспомнил черные, с золотистыми искорками глаза, ее низкий, грудной голос, темные, уложенные в причудливую прическу локоны. Она, смеясь, опускала карты: "Нет, нет, месье Корнель, я не могу так притворяться".
— А вы попробуйте, мадемуазель Бенджаман — белая роза была приколота к темно-золотистым кружевам, что закрывали смуглую, большую, тяжелую грудь. "Вы же актриса, — усмехнулся Федор, — вы все время притворяетесь".
Тео покраснела и покачала головой: "Нет, месье Корнель, не все время. Только на сцене".
— Вот сейчас, — Федор перетасовал колоду, — и начнем учиться — как это делать в жизни.